Скрипели вагоны ее составов, горели пожары
ее суставов, неслись облака, обжигалась кожа,
и не было мне никого дороже ее и перронов
/начну сначала/, вокзалов, вагонов. И все стучала
в моей голове, как застрявшая пуля, что девочка эта –
«моя аллилуйя». Она уходила, теряла деньги,
а после, рыдала в мои коленки, я снова прощала,
я снова звонила, я защищала, любила, просила,
велась на уловки ее, болела…и тлела…

Весна взорвалась в понедельник. Повсюду
гудели машины, билась посуда. Она нажимала
на «play». Панорама окна выводила на море.
И мама смотрела так строго, а я говорила,
что больше не буду…и набирала тайком смс
самой прекрасной из всех принцесс,
поскольку любила….

И выносом мозга качались вопросы в ее голове,
отработанным шармом она оставляла мне новые
шрамы. Но в сентябре обрываются листья,
и отправляются длинные письма…не мне.
И снова по кругу, до боли, до дрожи и надо
быть падкой, и тоже, и тоже…быть
приторно-сладкой, но только с другою в постели.
Потели ладони, составы ходили от города
к городу. Мы говорили о многом /так мило/,
а я понимала, что «не остыло».

И снег, как холера, на утро, внезапно. И мы в эпицентре.
Куда-то на Запад она улетала. Последний звонок
из аэропорта. И наш городок на карте по самое горло
в снегах. И я выносила любовь на руках, как
пьяный пожарный из горящего дома. Неважные новости
от почтальона в начале весны «ты простила мне это..?»
Неважно, принцесса.
Скорее бы лето…